Хлеб издавна — символ достатка и домовитости. С незапамятных времен повелось на Руси самых доро­гих гостей встречать хлебом-солью, пышным румяным караваем, любовно испеченным доброй хозяйкой.

Правда, в наши дни хлеб дома почти не пекут. Его делают машины. Изменились технология, рецептура, масштабы хлебопечения. Неизменным осталось одно: мука. Хлеб не получишь без муки — размолотого пше­ничного или ржаного зерна. Но и для самой обыкно­ венной буханки пекари берут далеко не всякую пше­ницу. Каприз? Нет, четкое разделение «профессий» зерна и выработанной из него муки. На хлеб идет ис­ключительно пшеница мягкая. Но природа веками скрывала (и даже не за семью печатями — куда надеж­ней!) тайну получения полновесного и в то же время сильного колоса.

Потому-то на опытной станции, что помещалась на окраине тогдашнего Саратова, еще в предреволюцион­ные годы ученые бились над проблемой создания мяг­кой пшеницы. Как сделать ее продуктивнее — нельзя же считать за урожай 5—8 центнеров с гектара, что с великим трудом собирал в то время саратовский му­жик?! Как приучить растение к знойному степному ле­ту, где от дождя до дождя — недели, а то и месяцы? Как защитить его от пыльной головни — гриба, черным дымом испепеляющего драгоценные злаки? Как под­нять качество зерна?..

На что же могли опереться саратовские ученые-зерновики в начале своего пути?


Во-первых, на мест­ную пшеницу Полтавка — за века хлебопашества ее вывели и развели поволжские крестьяне. Сорт этот относился к сильным. Другими какими-либо ценными качествами он не обладал. Во-вторых... Увы, его-то не существовало. Мировая селекция делала первые шаги, и уповать саратовцам приходилось исключительно на себя. Вот и пришлось им на небольшой селекционной станции начинать с теоретических изысканий.

Талантливые учителя В. Н. Мамонтовой — А. И. Стебут, Г. К. Мейстер, А. П. Шехурдин рассуждали при­мерно так: природа долго и терпеливо, с солидной до­лей жестокости вырабатывала у яровых пшениц опре­деленную наследственность. В чем и преуспела — каждый сорт получил набор признаков, сцементированных в монолит. Тут и полезные (с точки зрения чело­века, конечно) свойства, и нейтральные, и вредные... Хочешь что-то исправить — прежде «разбей» биологи­ческий монолит на мелкие камешки, на отдельные при­знаки, а потом собери в новом, нужном для дела соче­тании.

Но легко ли разбить то, что складывалось тысяче­летиями, не повредив при этом основ жизни? Здесь нужна сила точно рассчитанного, как говорят инжене­ры, направленного взрыва. Однако в селекции динамит не употребишь. Его роль, пришли к выводу саратовцы, в условиях засушливого Заволжья может сыграть от­ даленная гибридизация. Для того времени это было смелое, пионерское решение: ведь раньше сорта улуч­шали исключительно отбором.

В самом деле, что выйдет, если скрестить растения с резко отличающейся наследственностью? Например, соединить пшеницы разных видов, хотя и одного ро­да, — мягкую и твердую? Или же заняться более близ­кими родственниками, представителями одного вида зла­ков, однако из поколения в поколение проживающих и совершенно разных природных условиях: допустим, местную Полтавку свести со среднеазиатским сортом Грекум? Или даже попытаться слить совсем уж «седь­ мую воду на киселе», когда и род-то не совпадает: пше­ницу с рожью, пыреем, житняком...

Резонно предположить, что природный монолит не выдержит противоборства столкнувшихся наследствен­ных свойств и распадется. В итоге или совсем ничего не получится, или возникнут невиданные до сей поры гибриды. Из них постепенно, при помощи отбора, мож­но вывести новый сорт.

Ну, а если все-таки искомое не проявится в потомстве с достаточной силой? Рецепт был выписан и для такого случая: ступенчатая гибридизация. При этом се­лекционер из потомства, созданного в результате отда­ленной гибридизации, отбирает наиболее интересные особи и вновь скрещивает их с тем из родителей, ко­ торый несет в себе «заряд» наиболее интересных приз­наков. Скрещивает, пока полученное не удовлетворит его полностью.

Из общей идеи постепенно рождались теория и ме­тоды создания отменных сортов яровой мягкой пшени­цы. Рождались на глазах В. Н. Мамонтовой — сначала внимательной, вдумчивой ученицы, потом деятельной помощницы исследователей. А когда пришла пора прак­тических опытов, рядом с ними на делянках, на окрест­ных полях была и она.

Новое часто проявляется неожиданно.


Кто мог по­думать, что вот именно это скрещивание — примель­кавшейся всем местной мягкой пшеницы Полтавки с твердой Белотуркой — начнет эру взлета саратовских сильных пшениц? Даже спустя восемь лет, когда в ито­ге бесчисленных сортировок потомства, тщательнейше­го отбора лучших гибридов наконец-то встал «на ноги» оригинальный сорт Сарроза, особого значения ему не придали. Более того, непосредственные «виновники» со­бытия, селекционеры, недовольно вздыхали. Да, зерно новорожденного соответствовало показателям качест­венных пшениц. Но вот его урожайность... Она, к со­жалению, недалеко ушла от родительской, весьма скромной. А потому, хотя поволжские хозяйства и при­няли Саррозу на вооружение, работа по ее совершен­ствованию не прекращалась.

И опять скрещивание. И снова отбор. Скрещивание. Отбор... Годы ожиданий, неудач, забот, побед. Какие-то питомцы А. П. Шехурдина, В. Н. Мамонтовой, их друзей и коллег, выдержав все проверки, переселялись из Института сельского хозяйства Юго-Востока на по­ля. Другие сходили со сцены.

Первая подлинная удача улыбнулась саратовским ученым в начале 30-х годов, когда родился сорт Саррубра. Качество его зерна оказалось настолько хоро­шим, что канадские пекари стали искать новинку на международном хлебном рынке. Да и урожайность у нее была неплохая — выше, чем у предшествующих сортов. Обычно скупой на похвалы, Н. И. Вавилов пи­сал об этом сорте: «Из наиболее крупных достижений Саратовской опытной станции отметим безостый гиб­рид твердой и мягкой пшеницы Саррубра... Этот гиб­рид... является крупным достижением в мировой меж­видовой гибридизации». Значит, путь был выбран пра­вильно. Теперь только вперед!

Кстати, экзотичные названия новых пшениц кое-кого ввели в заблуждение. На страницах журналов Саррубру и Саррозу вдруг назвали «канадскими» сор­тами. На самом же деле это сокращенно — Саратов­ская рубиновая и Саратовская розовая.

С 1951 года В. Н. Мамонтова возглавила нескончае­мую борьбу за приближение саратовских пшениц к долгожданному идеалу. Работа велась кропотливейшая. Ступенька — и сорт Альбидум 43 (к урожайности Саррубры добавлены 2 центнера зерна с гектара). Еще ступенька — и сорт Лютесценс 758 (к хорошему уро­жаю приплюсована пластичность, то есть способность успешно развиваться как в засушливых, так и во влаж­ных районах; сорт оказался годным и для Сибири).

Ступени, ступени...
За полвека работы В. Н. Ма­ монтовой 42 раза ее фамилия значилась в списке авто­ров сортов. Одиннадцать ее питомцев — немалая часть нынешнего ассортимента ярового пшеничного клина страны — возделывают и сейчас. Среди них Саррубра, Альбидум 43, Лютесценс 758, Саратовская 210— источники хлебной реки нашей.

И, конечно, Саратовская 29, прочно захватившая первенство на тех миллионах гектаров, что широкой полосой полей пролегли от Липец­ка до Новосибирска, и «проникшая» даже в Хакасию. Сорок пять лет подбирались к ней селекционеры, ложная ступенчатая гибридизация, тысячи тысяч отброшенных промежуточных форм. И результат вполне оправдал усилия.

Вот список достоинств «двадцать девятой», прове­ренный многолетним опытом.

  • Урожайна. При соблюдении правил агротехники ее «потолок» — 40—50 центнеров с гектара.

  • Засухоустойчива. За нее, как за спасительницу, дер­жатся земледельцы жарких и безводных районов Саратовщины, Казахстана, юга Урала.

  • Достаточно устойчива к полеганию. Ее колос и со­ломина не клонятся под осенними дождями, за что воз­дают должное сорту механизаторы, со всей своей тех­никой бессильные перед полегшим хлебом.

  • Среднеспела. Агрономы Урала и Сибири, над поля­ми которых дамокловым мечом висят ранние замороз­ки, с ней почувствовали себя уверенней: зерно почти всегда успевает созреть в здешних суровых условиях.

  • Не поражается пыльной головней, безжалостной ко многим другим сортам.

А уж какие из нее караваи пекут!
Даже высший авторитет британских мукомолов Кент-Джонс не удер­жался и дал такой восторженный отзыв: «Превосход­ный, сильный образец, совершенно выдающийся»

Нет, не случайно столько земли, сколько занимает Саратовская 29, не отводят ни одному яровому пшеничному сорту в мире. Но селекционная наука не стоит на месте. И вот уже колхозы и совхозы сеют Саратовскую 36 — она оставляет за собой «двадцать девятую» по урожайности и к тому же успешно противостоит нападкам твердой головни. Саратовскую 38 — более скороспелую и засу­хоустойчивую. Саратовскую 39 — урожайность и засу­хоустойчивость ее еще выше. Саратовскую 42,45, 46... Кстати, Саратовская 46 считается лучшей из этого по­следнего ряда пшениц по продуктивности — она дает до 64 центнеров с гектара.

Однако как бы каждый новый сорт яровой пшеницы ни превосходил предыдущий, есть меж ними нечто об­щее: их жизненный цикл заканчивается ближе к осе­ни. Причем даже самые скороспелые из яровых на пол­ное развитие тратят не менее 70 дней, а «тихоходы» — те без малого четыре месяца. А для уборки предосен­няя пора — время ненадежное: и затяжные дожди не редкость, и кое-где заморозки могут ударить. Как тут от потерь убережешься?

Потому-то земледельцы там, где позволяет климат, предпочитают озимые зерновые. Сеют их ранней осенью, чтобы до снега они успели и в рост тронуться, и щеточку стеблей над почвой поднять, а по весне начинали развитие уже не с «нуля». Поспевают же они в июле — августе, когда уборке помех нет. И по про­дуктивности озимые значительно обгоняют яровых со­братьев.

Да вот беда: весь род пшениц от своих прародите­лей тяготеет к яровым формам. Эта закономерность трудноодолимым препятствием возникала на пути тех, кто пытался улучшить озимые пшеницы. Что говорить, нелегок поиск селекционеров, но у «озимщиков» услож­нен многократно.